Отпечатки лапок плоской кошки

Квадрат Малевича.— А мне мама говорила, что когда летаешь во сне, то значит растешь, — сообщила девочка лет десяти своему спутнику в красной кепке, который с виду был ещё младше, по крайней мере ниже на голову. Они догоняли меня сзади, я невольно их подслушивал, глядя на своего пса, рыжего шпица, который топтался на газоне, неуверенно тыкаясь носом то в лопухи, то в облетевшие одуванчики. В конце концов пес сделал выбор, сложил уши назад, и виновато посмотрел на меня снизу. Я достал из кармана полиэтиленовый пакет и надел его на руку как перчатку.— Один раз мне приснилось, что я летала, — продолжала девочка. Дети уже поравнялись со мной, я отвернулся к ним спиной, испытывая смущение за пса, уже почти закончившего свои дела, но сделавшего их не очень удачно. Я нагнулся за результатом, — не столько собрал, сколько размазал. Вывернул пакет и подавил желудочный спазм.— Утром проснулась, ну и что? — сказала девочка, — не выросла!— О, собачка! Можно погладить? Не кусается?— Не кусается. Но осторожно, может испачкать. Вот так.— Чем испачкать? Такой пушистый. Это шпиц?— У него... хм... лапки грязные, он... по грязи ходил, да. Да, шпиц. Лео зовут.— О! — дети удивились и обрадовались, — у нас тоже Лео!— Шпиц?— Кот!Потрепав пса за уши, они отвернулись и наконец пошли. Я огляделся в поисках урны.— А мне приснился Квадрат Малевича, — услышал я слова удаляющегося мальчика.Знал ли я в восемь лет про «Чёрный квадрат» Малевича? Вряд ли. Всё пришло гораздо позже. Мы застряли в модерне, в его наивных озарениях — лет до сорока, почти не заметив пронесшийся мимо постмодерн с его цинизмом и иронией, и, обменяв так и не сбывшееся на лишний вес, седину и лысину, ворвались в мета — уже в третью его итерацию, попутно осознав, что снова изобрели велосипед. Не то. Не то. Всё не то. Пошли, пёс, мы обосрались.

"Добрый день, мой незадачливый друг!" — такими словами начиналось письмо из папки спам. Далее очень вежливо, но с чувствующейся издевкой, неизвестный отправитель сообщил мне, что некая хакерская групировка уже два года собирает обо мне материалы и читает всю переписку. Более того, у них есть записи с вебкамеры и эти записи "очень постыдные". Без долгих вступлений, неизвестный хакер предлагал мне заплатить всего 55 тысяч российских рублей в биткоинах, ссылки прилагаются, для чего он бесплатно (потратив личное время) готов был обучить меня обращению с криптовалютой, если я не знаю вдруг, о чём идет речь. Таймер на публикацию всех моих личных (и очень личных) данных во всех СМИ уже тикает, сообщал мне доброжелатель, назвав еще раз другом, но уже беспечным, и я, прочитав это редко встречающееся в современном языке слово, подумал то-ли про ангелов, то-ли про ездоков.Стоит указать, что письмо это пришло на рабочий компьютер. Я задумался. Посмотрел последние входящие сообщения. Специалист по охране труда сообщал, что области аттестации у специалистов поменяли свой шифр, и теперь вместо А-1, Б-4.1 и Б-9.3 я должен быть аттестован в областях А-1, Б-4.1 и Б-9.3. Я три раза перечитал, но ничего не понял. Хочу ли я, чтобы об этом письме узнали родные? Нет, не хочу, очень постыдное письмо. Или взять техзадание на трехкамерную флотомашину — это же настоящая порнография, даже если исправить все орфографические ошибки. Нет, родные этого видеть не должны.— А где у тебя вебкамера? — спросил коллега. Я это письмо вслух прочитал.— Не знаю, — сказал я. Но постыдное видео если и было, то было: я один раз дошик ел прямо перед монитором. Ужасно стыдно.Да, я беспечный и незадачливый.

Так, возник вопрос. Вот если вдруг у меня стало более 10К подписчиков, и я зарегал канал в Ростехнадзоре, у меня, значит, стало быть СМИ? Тогда я могу просить аккредитацию на какое-нибудь мероприятие как журналист и фотограф? От своего СМИ. Ну типа, захочу я какой-нибудь шитпостфестиваль пофоткать, за кулисами. Или хрен там, нижнего телеграма это не касается?

В палате я был один ходячий, остальные пациенты — деды, — лежали с переломами ног на вытяжках. Деды беспрестанно ходили в утки и курили, поэтому в палате был настолько спёртый воздух, что тараканы ползали как пьяные.В курилке встретил Морозова. Морозов лежал в травматологии уже наверное полгода, у него не срасталась нога. Он гонял по всей больнице на костылях, выставив вперед ногу в гипсе, как танк, и знал всех медсестер, врачей и санитарок.Я поздоровался с Морозовым, закурил и начал машинально барабанить пальцами свободной руки по монеткам в нагрудном кармане рубашки.— Что это там у тебя? — спросил Морозов, косясь на карман.— Полтинник мелочью, — сказал я.— Два фанфурика спирта, — констатировал Морозов, — Пошли.Мы спустились на первый этаж. На ночь отделение закрывалось, поэтому на улицу мимо приемного отделения без палева пройти было невозможно. Но мы к приемному отделению и не пошли, а свернули к рентгенологическому кабинету. Морозов раскрыл дверь.Откуда-то из темноты раздался сонный голос:— Направление давайте!Морозов проскакал на костылях до окна, и, не обращая внимания на врача-рентгенолога, начал открывать раму.— Морозов, ты охуел, — сказал рентгенолог. А если ты сейчас здесь навернешься?Морозов свесил ноги с подоконника на улицу, перекинул в темноту костыли и сказал, обращаясь ко мне:— Деньги давай.Я протянул ему пять желтеньких червонцев.Морозов исчез в темноте и нарисовался минут наверное через десять, мы едва успели выкурить по сигарете.— Во! — торжественно провозгласил Морозов, — спирт Невский, аш два о плюс говно минус рыба!, — и выставил на подоконник два бутылька с надписью «Ароматическая эссенция». Рентгенолог закатил глаза, тяжело вздохнул и ушел за стаканами.- - -С днем медицинского работника!

Озеро Ворожеич (Карагайкуль).