мальчик на скалах

«Просто сиди» — есть такое наставление у дзенских монахов. Больше ничего не нужно, можно даже ни на что не смотреть. Все происходит из скуки, это основа. Следует по-настоящему освинеть от безделья, тогда возможно что-то и получится. Лень глубже и сложнее любой активности, и в чистом виде встречается только у гениев: Обломов, Дрие да Рошель, Беккет. Простым смертным придется забыть о блаженной неге, о покое и воле. Во всяком случае, то, что за них принимал я — было просто кошмарной экзекуцией, когда при неподвижности и нулевой продуктивности тебя раздирает сразу во все стороны.Хотя книга «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» не совсем об этом, но она удостоверяет, что ключи есть — и подчинить хаос можно. Не зря ее автор, Ричард Пирсиг, долгое время работал составителем инструкций к первым компьютерам. Так он и продал техническое письмо гуманитариям, которые никогда бы иначе ему не причастились. Парадокс этого разрыва между классическим и романтическим, техническим и эстетическим подходами он и пытается объяснить. Обращается к понятию дхармы, для удобства постижения западным умом переименовывав в «качество». Это к нему прибегали софисты, пока Платон с Аристотелем не раздавили их, заменив «качество» на «благо».В пересказе получается унылая мешанина из справочных сведений. Пирсиг и сам страдает от трудности четкого определения. Классический ум требует рамок. «Качество» неуловимо — это просто стиль, неразрывный с практикой. Tat tvam asi в санскритской доктрине означающее: «ты — то, что ты делаешь» или допустим «в здоровом теле — здоровый дух». Лучше всего автор объясняет это на примерах разных подходов к ремонту. В новомодной стильной мастерской, где работают молодые презентабельные рабочие, играет радио и стоит кутерьма, все делают в спешке, его мотоцикл чинят в одном месте — и ломают в другом, фундаментально, почти непоправимо. «Нельзя одновременно думать о том, что делаешь, – и слушать радио», — заключает Пирсиг. В конце книги он попадает к другому мастеру, сварщику, старику за семьдесят, который «глядит с презрением», все делает молча, очень медленно, не больше и не меньше положенного, но зато со сметкой, — и за услуги просит доллар. Ключевое слово тут — «сметка», еще один двойник «качества». О ней Пирсиг говорит: «Сметкой наполняешься, когда подолгу бываешь спокоен, а потому способен увидеть, услышать и почувствовать настоящую вселенную. (…) Сметка часто заметна в тех, кто возвращается с долгих, спокойных рыбалок».Пишут, что книга Пирсига легла в основу отвратительной философии нью-эйдж. Вышла в 1974 году, на пике контркультуры и разошлась тиражом в 2 млн экземпляров. Ее действительно легко интерпретировать в стиле прикладной психологии и эзотерики, но в наше время затащили в эту область и Марка Аврелия, и Достоевского. Мне же «Дзен или искусство ухода за мотоциклом» напомнила «Степного волка» Гессе — тоже некоторое упражнение в обуздании безумия и примирения Диониса с Аполлоном. Пирсиг демонстрирует красоту классического строя, из гуманитариев доступного разве что музыкантам, опасность всяческого мельтешения при подходе к любому делу — мытью пола или составления текста, и показывает, что так называемый романтический взгляд на устройство вещи — не что иное, как невежественное небрежение. А, как указывал Ямомото Цунэтомо в «Хагакурэ», небрежение опасно.

настала пора расправить плечи в рамках очередного стрима К. Сперанского! Как всегда, Вас ждет контент, содержащий множество намеков и каскады образов — а также долгие тягостные минуты пустопорожних, косноязычных рассуждений, перемежающиеся блеянием и причмокиваниями.Сегодня попытаемся подступиться к рассмотрению тем, связанных с фигурой модного писателя в бандане по имени Дэвид Фостер Уоллес, для которого жизнь была невероятным аттракционом и жесточайшей мукой. Но поскольку сказать о нем автору стримов будет особенно нечего, лучше перепрыгнем на объезженую лошадку и поговорим о новом альбоме макулатуры, к тому же мусолить повод, почему он сменил название, можно на протяжении добрых 48 минут, а там и вопросы созреют.Сегодня и только для Вас — в 20-00 МСК 🫡https://youtube.com/live/0tQpZWaQ288?feature=shareЗадать вопрос:https://www.donationalerts.com/r/kesperanskiИ по кнопке с долларом:https://t.me/decheance/1279

https://youtu.be/xT49tuJgkzg

Безотносительно того, о чем говорит ДФУ, в его компании просто очень приятно находиться. Ему удается зафиксировать повествование таким образом, как, заплетаясь, гуляет мысль у современного человека со всей невнимательностью, скачками, тревожностью и прочими популярными когнитивными расстройствами. Его метод близок «Запискам из подполья» с постоянными отступлениями, расшаркиваниями, самооправданиями и саморазоблачениями, попытками предугадать реакцию читателя и дуэлью со сразу несколькими противниками, в роли которых выступают бесконечно множащиеся, как гремлины, внутренние комплексы. ДФУ не пытается играть в писателя, но, совершенно не рисуясь, а если бы рисовался — тут же об этом доложил бы, предъявляет себя как усредненного человека с такими простыми и такими неотвязными пороками. Скука, эгоизм, праздное тщеславие и — отчаянные попытки сбежать от всего этого в сторону простых, быстрых, угнетающих удовольствий. Не зря рабочим названием его «Бесконечной шутки» было «Проваленное развлечение». «Мой самый важный актив как писателя в том, что я более-менее похож на большинство людей. Часть меня, полагавшая, что я чем-то особенный, чуть меня не убила», — говорит он.Книга странным образом примеряет с собой. Покой не гарантирован, преследователи не отвяжутся, но есть хотя бы короткое мгновение передышки — в приближении к разгадке тайны нулевого состояния сознания, когда балансируешь между сладким миражом нирваны и зловеще реальной энтропией.

Притягательность этих текстов — в их совершенной фабульной несообразности. Репортажи и эссе Дэвида Фостера Уоллеса организованы как ворох случайно перетасованных заметок о сиюминутных впечатлениях с вкраплениями кусков, чья подчеркнуто жесткая структура выглядит пародийно, как, например, попытка хронологии, под стать рекламной брошюре, одного дня путешествия по Карибам на круизном лайнере для текста, который стал едва ли не популярнее его главного монструозного опуса «Бесконечная шутка» и вышел сперва в 1996 году в журнале Harper’s под заголовком «Отплытие», а потом и отдельно — с таким названием, которое одно весьма много говорит и об авторе, и о его творческом методе: «Может, это и интересно, но повторять не хочется».В напутственной речи для выпускников Каньон Колледжа в Огайо, которая позднее вышла под названием «Это вода» и снискала судьбу мотивационной брошюры в стиле повседневной мудрости, ДФУ говорит о внимании к обыденности, умении жить в ладу с судьбой и опасности преходящих идолов. Простые и почти по-толстовски смехотворно-очевидные вещи: «Станешь поклоняться своему телу, красоте и сексуальной привлекательности — и всю жизнь будешь чувствовать себя уродом», «Станешь поклоняться интеллекту, захочешь выглядеть умным — закончишь с ощущением, что ты дурак и мошенник, вечно балансирующий на грани разоблачения». При этом ДФУ не был гуру, он говорил изнутри несчастья, как человек, глубоко пораженный болезнями своего времени. Так пишет Джош Коэн в главе книги «НеРабота», посвященной писателю, страдавшего от «кошмара безвыходной саморефлексии», которую считал главной проблемой современного ему общества, и которую описал, в частности, в эссе «Телевидение и американская литература». Он как будто не мог отвязаться от приставленного к его носу зеркала с рябившим там отражением. Писатель Джонатан Франзен упоминает это как частый предмет их разговоров: «Проблема с подлинной самостью, ее невозможность. С тем, как он успевал для каждого нового собеседника мгновенно выстроить привлекательный образ себя. Мы над этим смеялись, но это была невыносимая боль Дэвида». Коэн пишет, что ДФУ стоял «в растерянности на пути то ли к ненавистному для него равнодушному беспамятству, то ли к манившему его трансцендентному покою».Имея в виду этот аспект, начинаешь как-то иначе воспринимать некоторые пассажи, в частности, то, как он обрушивается на иронию коллег-постмодернистов: «Американская ирония зиждется на предпосылке „на самом деле я говорю не всерьез“. Так что же хочет сказать ирония как культурная норма? То, что говорить всерьез невозможно? Что как бы ни было жалко, что это невозможно, но пора уже взрослеть? Скорее всего, как мне кажется, сегодняшняя ирония в конечном счете говорит: „Как же невероятно банально спрашивать, что́ я могу сказать всерьез“. Любой, кому хватит еретической наглости спросить у ирониста, за что же он сражается, покажется истеричкой или занудой. И в этом и заключается угнетающее воздействие институализированной иронии, слишком успешного бунтаря: способность запретить вопрос, не обращая внимания на его предмет, — это и есть тирания». Эта ирония безответственна, но альтернатива ей — депрессия или безумие — как у Подпольного Человека Достоевского, которому ДФУ отдает должное в эссе «Достоевский Джозефа Франка».👇