На ночь тут чуть-чуть накидалась аушка, где Мидей — рокер, а Фаенон — айдол. Оба оказываются на одной премии, где выступают музыканты — только после песни Мидея, взорвавшей зал, сам он куда-то испаряется. А у Фаенона есть лишние минуты, оставшиеся до своего выхода. Фантомные гитарные визги закладывают уши. Холодная вода крупными ягодными гроздями скатывается по лицу, склеивает длинные ресницы, но не становится отрезвляющим глотком. Кран так и остаётся открытым, выпуская из своего нутра журчащий водопад, как магма вырывается из жерла вулкана. У Мидея пламя стекает от горла до грудной клетки. Он медленно поднимает тяжёлый взгляд на зеркало. Глядит на своё отражение — взлохмаченный, взъерошенный, как воробей, вывалившийся из гнезда. Мокрые волосы назойливо липнут к коже, разливаются расплавленным золотом. Сзади тихо скрипит дверь. Мидей стреляет по зашедшему взглядом; звук закрывшейся щеколды на входной двери громким эхом облизывает весь туалет. Фаенон осматривает небольшое служебное помещение и, изящно поправив залакированную чёлку, медленно приближается. Прижимается.Его губы изгибаются в довольной усмешке. Ломаются в совершенно порочной улыбке. Мидей разрешает гулкому хмыку сорваться со своих губ. Но Фаенон обнимает сильнее, мажет по его бокам, аккуратно берётся за ткань расстёгнутой рубашки, ощущая под пальцами влажную от пота кожу. Каждое касание взрывается сверхновой, обдаёт ледяным контрастом. — Разве ты не должен готовиться к своему выступлению? — голос — хриплый, севший. — Перед нами ещё две группы, — шепчет Фаенон. Самыми кончиками пальцев ведёт по рёбрам, скатывается то вниз, то поднимается снова вверх. Он утыкается Мидею в основание шеи, будто тоже совершенно пьяный, прикусывает слегка до дрожи, мелко встряхнувшей всё тело. — Не могу же пройти мимо тебя. — Чтоб тебя черти драли, Фаенон, — шипит Мидей сквозь сжатые зубы, но под смеженными веками расцветает целая вселенная — закручивается, лопается, срастается и множится. — Желаешь поменяться местами? — хитрит. — Ради тебя хоть что. Мидей снова смотрит в отражение — на Фаенона, вылизанного с иголочки стаффом. Чёрная шёлковая рубашка покрыта распылёнными блёстками — липнущими ко всему подряд, сверкающими, как ночное небо, когда вокруг нет огней. Смажет сейчас всё, оставит звёздный след на нём, Мидее, будто заклеймит.На них ведь глядят сотни объективов — и те точно с удовольствием запечатлят крохотную шалость, совершённую в перерыве. Фаенон никогда не думает о последствиях. — Хочешь, чтобы поползла новая волна слухов? — спрашивает он, но будто бы специально опирается спиной на чужую грудь — тоже горячую, жгущуюся. Фаенон невнятно мычит, сыплет полосой коротких поцелуев по мидееву плечу, сдвинув ткань рубашки прочь. — Они и так поползут, — смеётся Фаенон. — Уверен, что какая-нибудь и чья-нибудь камера успела заснять, как я смотрел твоё выступление. Дрожь. Приятная, возбуждающая, шальная. Осторожность — разлетевшаяся под ногами острая крошка.
Оставить комментарий/отзыв