ахахаххахаха бля

— Помолвлен! Газета с шелестом падает на небольшой столик, чудом не задевая чашку американо. Чжунхи тяжело вздыхает, делает глоток апельсинового сока и поднимает голову к небу, считая про себя до пяти, прежде чем протянуть руку. Шершавая бумага неприятно щекочет пальцы, словно мелкая наждачка, но она пролистывает до нужной страницы, откуда на нее смотрит черно-белая фотография Субона, тычущего безымянным пальцем с кольцом в камеру, пока молодая девчонка целует его в щеку. Собирается уже что-то сказать, но не успевает даже открыть рот. — Кто вообще пишет о помолвке вот этого? — Намгю тычет в газету, разбрасывая пепел сигареты на все вокруг, — И главное на ком, — он складывает руки на груди, — Сколько ей? Вчера исполнилось тридцать девять? — Двадцать пять, — хмыкает Чжунхи, продолжая читать заметку воскресного Нью-Йорк Таймс, и тут же вздрагивает, когда газету бесцеремонно вырывают из ее рук. — Двадцать пять? — немногие посетители веранды испуганно оборачиваются на крик, а Чжунхи только елейно им улыбается, — Знаешь, что он сказал мне в последнюю встречу? — Знаю, — безыдейно выдыхает она, притягивая стакан сока ближе, пока малюсенький флакон водки во внутреннем кармане пальто будто становится с каждой секундой тяжелее. Напоминает о себе и умоляет достать его. Что же сказал Субон в их последнюю встречу, она действительно знала. И что сказал в предпоследнюю тоже. И если разбудить ее в три часа ночи после незабываемого вечера в «Бальзаке», вероятно, вместо имени и места работы ее визави, она начнет рапортовать все, что Субон говорил за время их отношений с Намгю. Если все происходящее между ними вообще можно было оскорбить таким плебейским словом. Все то время, что Намгю был со своим… Нужное слово вновь предательски не подбирается, потому что любое ныне существующее определение социального статуса между двумя людьми было настолько же далеко от правды, насколько попадало в цель. Субон был Субоном. До рокового дня он был Субоном Намгю, сейчас же только имя без нареченной принадлежности. Вроде бы они были друзьями с привилегиями. Должны были встречаться ради секса в те дни, когда желание обоих совпадало. К немому удивлению Чжунхи уже через пару недель эти самые желания стали совпадать стабильно по первому звонку, так что Намгю даже попрощался с остальными «друзьями», оставив Субона не просто приоритетом, а сделав единственным в своей жизни. Хотя по тому корейскому мигранту, коими они все тут были, — морпеху, сейчас работающему в каком-то баре, Чжунхи скучала до сих пор. Но потеряла всякую надежду снова его увидеть, когда привычное место встречи с седьмого авеню незаметно переехало на первое авеню по весьма очевидной причине. К исходу месяца Намгю практически поселился в апартаментах Субона, возвращаясь к себе только редкими ночами в начале рабочей недели. И, кажется, все было настолько гладко, что Чжунхи грешным делом начала ждать новостей в стиле: «он предложил завести собаку». А в середине пятого месяца их «отношений» за очередной чашкой кофе услышала:— Постарше, — Намгю сминает газету, отправляя ее в стоящую рядом мусорку, — Ему нужен кто-то, кто точно определился в жизни и знает, что будет делать дальше! Ему, — он указывает пальцем на мусорку, — Да если бы не его морщины, все бы считали, что он четырнадцатилетка. — Тебе нравится трахать детей? — Чжунхи приподнимает бровь, пряча легкую улыбку за стаканом сока, — Ты раньше не упоминал. — Ну я же не об этом, — сигарета падает на пол веранды, и Намгю достает другую, закутываясь в тонкую кожаную куртку, явно не подходящую погоде, — Как может требовать зрелости тот, кто даже не уверен в своем завтрашнем дне? Это я здесь в свои двадцать семь на зарплате и с трудовым стажем, а он зависит от продажи дисков. А потом собирается жениться на двадцатилетней девчонке в тридцать шесть. — Это реклама, — Чжунхи вытягивает сигарету у него из рук, делает всего одну затяжку и возвращает, — Я слышала про эту Мину, хочет пробиться в Голливуд, а для этого нужны хоть какие-то связи.

Не знаю, насколько Субон «удачные» связи, но сейчас ее лицо хотя бы будут знать, а это уже что-то, — флакончик водки все еще манящей тяжестью лежит в кармане, — Думаю, они даже не помолвлены. Просто сделали фото и заказали статью. — Это значит? — губы Намгю растягиваются в довольной улыбке, пока Чжунхи всеми силами борется с порывом закатить глаза, — Мы с ним все еще можем? — и оглушительно ему проигрывает. Все что они с Субоном «могли» она, к своему сожалению, знала в неприличных подробностях. И если годы до этого, проведенные в обсуждениях их сексуальной жизни, казались ей достаточным откровением, то с появлением рэппера-обольстителя Чжунхи трижды прокляла мать за то, что родилась со здоровым слухом. Сексуальная революция шла к своему закату, но в жизни этих двоих находилось место тому, что сам дьявол не мог бы выдумать. И, несмотря на многочасовые тирады ненависти и презрения, посвященные Субону, в каком-то смысле она даже была рада их «расставанию» за возможность не слушать всех тех гадостей, что происходили за дверьми их спальни. Или чужой спальни. Или на лавке в центральном парке, от чего ее передергивало до сих пор. Вот только и «расставание» тоже им не подходило. Не потому что они и из этого сделали шоу, а потому что Намгю словно никогда не рассказывал до конца, что случилось в тот вечер. Да, Субон сказал про «постарше» и «знает, чего хочет», но на этом всё резко обрывалось, а дальше он обязательно вспоминал случайный момент, который качал маятник от слепого обожания до жгучей ненависти. Она теперь смотрит перед собой другими глазами, словно рубильник переключили. — А что было после того, как он сказал про постарше? — Чжунхи больше не тянется к соку, только смачивает горло горьким, остывшим американо. — Я надел куртку и ушел, — Намгю жмет плечами и недоуменно смотрит, как уменьшается объем кофе, к которому он ни разу не притронулся. — То есть ты ничего ему не ответил, просто услышал, что нужен кто-то постарше и разобравшийся в жизни, развернулся и ушел? Все? — она чувствует, как что-то закипает у нее внутри, будто еще секунда и этой проклятой веранды тут больше не будет. — Это было оскорбление, — Намгю возмущенно прожигает ее взглядом, — Он решил, что лучше меня, а я юнец, которому еще нужно подрасти. — Он не это сказал, — Чжунхи падает на собственные руки, сложенные на столе, с непередаваемым звуком умирающего животного, — Это же Субон. Субон бы сказал тебе в лоб, что ты малолетка, если бы именно это и имел в виду, — она распрямляется, закидывая одну ногу на другую, — Ты бросил мужика, ради которого принял веру в моногамию, потому что не дал ему договорить? Я правильно уловила суть?— Нет, — уверенно отвечает Намгю, но тут же на его лице появляется гримаса ужаса, когда суть всего сказанного подругой доходит до него. Субон не прощался с бывшими пассиями. Не устраивал им терапевтичных разговоров, не обещал перезвонить, не старался убедить, что проблема в нем. И сам же рассказывал об этом Намгю, едко посмеиваясь над своей традицией молча исчезать из чужой жизни, как только интерес терялся. А еще случайно начинал говорить о себе, когда мысли из головы начинали вырываться наружу вслух. Намгю всегда слушал вполуха, занятый чем-то своим вроде послеоргазменного сна или невероятного акта эскапизма, где Субон клянется, что Намгю у него единственный и неповторимый во всем Нью-Йорке. И, кажется, в тот вечер он особенно сильно увлекся фантазиями о признании своей исключительности, из-за чего монолог Субона долетел до него только с фразы: «нужен кто-то постарше». — Я позвоню тебе позже, — Намгю кидает мятую двадцатку на стол, не рассчитав силу сжимает плечо Чжунхи, так что она шипит, и выбегает с веранды, оставив за собой шлейф красного мальборо. Апельсиновый сок, влитый в остывший американо, вместо ожидаемого чувства бодрости от мерзкого сочетания оказывается открытием чего-то удивительного, и Чжунхи даже не так злится на побег друга, допивая эту амброзию и смотря вслед удаляющейся спине.

1. мне нравятся школьники потому что с ними в силу возраста можно делать лютый флафф 2. во мне что-то оживает на моменте, где он берет сухо (или как его) за запястье и смотрит грустными омега глазами я надеюсь это тот самый официальный яой иначе зачем слабого героя делали

очень лень смотреть слабого героя но я каждые полчаса захожу посмотреть на эти грустные омега глаза какого-то мальчика и больше не могу его прятать… ему еще так песня не подходит (мне нравится) он в каждом кадре выглядит так как будто щас разревется

снски это самый медитативный процесс в мире… попробуйте не пожалеете