Воск в деталях

VI песнь «Чистилища», самая яркая политическая инвектива всей «Комедии», начинается так: «Когда завершается игра в дзару, проигравший остается со своим горем, кидает снова кости, повторяя печальный урок; остальные уходят за вторым, кто спереди, кто сзади теребит, кто сбоку, чтобы и его не забыли; тот не останавливается, всех слышит, а как с кем поделится, тот отстает – так и удается ему от всех отделаться. Так и я в той толпе…» Замечательный, как водится, зачин, взятый из повседневной жизни итальянского города. Описывается zara, от арабского az-zahr, "игральная кость", "кубик". Кидаешь три кубика и прямо перед броском выкрикиваешь сумму. Некоторые из комбинаций считались дурными, от 3 до 6 и от 15 до 18, другие – добрыми. Выигравший должен был поделиться с зеваками. Все это у Данте вкратце и подано.Болонский юрист Одофредо в середине XIII века ровно ту же сцену выдает за типичный пример щедрости за чужой счет, «как мы можем видеть это среди игроков в кости: толпа собирается поглядеть на игру, и когда кто-то выигрывает, присутствующие требуют себе часть выигрыша, и обычно игроки делятся». То бишь сценка вполне вошла в школьный обиход среди юристов - и это совершенно нормально, потому что юриспруденция, она собственно про жизнь, и учили по повседневности.Далее еще две интересных детали. Слово zara стало нарицательным благодаря повсеместному увлечению, превратившись в хорошо нам известный «азарт». Итальянское azzardo включает в себя и "риск", и "случай" (ср. нашу "фишку"). Но и этого мало. Бросок назывался volta, от среднелатинского voltare, «переворачивать». Переворачивали, видимо, деревянный стаканчик. В результате слово volta по-итальянски стало означать «раз». Отсюда бородатый итальянский анекдот про юного карабинера, которому начальник полиции велит включить свет, тот принимается остервенело дергать выключатель, а на возмущение капрала отвечает: так тут же написано, 220 volte...Итого, в одном зачине в три терцины, помимо шума улицы, два чреватых будущим слова. Вместе с тем, не думаю, что сам Данте считал эту свою сценку исключительно зарисовкой из жизни. Да, он сравнивает себя с тем удачником, которому положено делиться: его просят, он обещает. Если на земле просили денег в азартной игре, то здесь у него просят о молитвах. Но за зарисовкой стоит и школьная скамья, за которой не только проповедники, но и юристы учили моральным ценностям. И Данте, как почти всегда в «Комедии», завуалированно, но все же отсылает к ученой традиции, готовя читателя к серьезному разговору. Такая вот неразрывная связь жизни и буквы.Игра, как я сказал, прижилась, причем не только в Италии. Вот вам она в изображении караваджиста Никола Турнье, около 1620 года.

Мне кажется, я подрос, уже сам на скамейку забираюсь ☝️

https://t.me/salvelatina/1859Дружественный канал повествует об экономических основаниях деятельности сивилл - античных гадалок пророчиц. Очень поучительная и в наши дни история. Добавлю с моей дремучей колокольни лишь то, что эти голоса в Средние века продолжали слушать. В Италии XIII века по части фейк-ньюз сивилл можно было поставить рядом разве что с вездесущими францисканцами. Но те, не будь дураками, давали ссылки на тех же сивилл. Типа это не я, грешный и малый брат, тут вам напророчил, что вы все таво, а вот в «сивиллиной книге» читайте. Пророчество - верный механизм реальной политики и журналистики. Помните об этом, когда возьметесь читать «Хронику» брата Салимбене из Пармы. А на канал Salve, Latina подписывайтесь: интеллигентно, но весело.

А сразу за страусиными яйцами у Дюрана: «Здорово, что в первоначальной Церкви жертву творили в деревянных сосудах и обычной одежде, тогда ведь сосуды были деревянными, а священники - золотыми, теперь же все наоборот». Согласитесь, не без чувства юмора был прелат. Между прочим, лет тридцать Римской курии служил, не фрондер.

Сел за медленное чтение одного латинского текста страниц в тыщу: «Рационал богослужений». Это важнейший свод литургических практик, написанный в конце жизни и в конце XIII века епископом Манда Гильомом Дюраном. Текст широко известный в узких кругах медиевистов, и я знаю очень мало таких, кто читали его целиком. Пресловутые суммы эпохи схоластики отлично идут в качестве снотворного, но нехотя раскрывают свою ускользающую красоту.Мне его следовало прочесть, конечно, в парижские аспирантские годы, но что-то меня тогда отвлекло. В принципе там можно найти все про средневековый символизм, про картину мира, жесты, обряды, церковное убранство. И вот среди всей этой красоты я набрел на страусиные яйца. Вы ведь видали – может, даже едали – страусиные яйца? Обычное дело на Руси – сам фермы видел. Но в Средние века редкий страус долетал и до Мальты, скорее прятал голову в песок. Короче, диковина. И вот Гильом пишет (Rationale divinorum officiorum. I.III.43):«В некоторых церквях есть обычай вешать страусиные и подобные яйца, они редки, вызывают удивление, завлекают народ в храм и восхищают его. Иные еще рассказывают, что страус птица забывчивая, яйца оставляет в песке, а потом, увидав какую-то звезду, вспоминает о них, возвращается и взглядом о них заботится. Яйца в церквях вешают вот для чего: если кто, оставленный Богом по грехам своим, просветится божественным светом и вспомнит о них, покается и вернется к Нему, то взгляд Его милосердия поможет этому человеку. Об этом взгляде у Луки говорится о том, как Бог взглянул на Петра после его предательства (Лк 22:61). Вот и вешают яйца, чтобы в них каждый увидел, как легко он забывает Бога, если только какая-то звезда, то есть влияние милости Святого Духа, не просветит его и не вспомнит он, что благими делами пора вернуться к Нему».Что страусы не высиживают яйца, знали от Иова (Иов 39:13-17): страдалец знал толк в устройстве вселенной. Фридрих II выписывал в Италию из Египта знатоков-страусоведов, потому что хотел использовать южно-итальянскую жару для естественной инкубации куриных яиц, что было бы весьма практично во время военных компаний: меньше мороки с курятником (об этом см.: Воскобойников О.С. Фридрих II Гогенштауфен. М., 2025. С.146, 156). Чем дело кончилось – и трактат о соколиной охоте, и астролог Михаил Скот умалчивают.А теперь посмотрите на знаменитый алтарный образ из миланской Бреры – «Алтарь Монтефельтро» Пьеро делла Франческа. Он написан для урбинских францисканцев около 1470 года. Здесь страусиное яйцо, безусловно, турдефорс художника: оно вроде как висит над головой Богоматери, выделено светом; приглядевшись, понимаешь, что оно дальше, за группой, следовательно, в перспективном сокращении. Я абсолютно уверен, что при дворе просвещенного герцога Федериго да Монтефельтро и среди францисканцев «Рационал» знали и принимали его авторитет (автор, если что, похоронен у доминиканцев в Риме). Так что художническая находка здесь органично слита с верностью реальным обычаям позднего Средневековья и, думаю, тому процессу символизации, который мастерски описан у Гильома Дюрана.