Отдыхаю я в основном благодаря кино. Например, уже которую неделю пересматриваю культовый сериал «Твин Пикс» (не смотревшим — рекомендую). В связи с этим решил подать заявку на тюменскую школу «Иллюминации», которую выиграл (и теперь смотрю стоимость билетов до Тюмени, ворчу, пытаюсь скалькулировать, как по возвращению домой успеть на поезд в Самару, etc.). Секция будет проводиться по теме «Кино как взгляд: между познанием и насилием» — на эту тему я и писал эссе. Решил выложить его в свободный доступ и послушать ваши мнения о том, чем является кино — способом познания, формой насилия или чем-то третьим. В формулировке темы «Кино как взгляд: между познанием и насилием» двоеточие явно лишнее. Оно словно ограничивает сущность взгляда, чей функционал раздваивается — либо быть пассивным (т.е. познавать), либо быть активным (т.е. объективировать, насильственно задавать форму). Поставленная проблема важна не только в онтологическом, но и в аксиологическом контексте: с какой целью мы снимаем кино с учетом тех смыслов, которые мы можем передать кинематографическими средствами? Кино глядит между познанием и насилием. Обращу внимание на интересное место в интервью Виталия Сапрыкина, которое подсвечивает эту тему (журнал «Сеанс», #89). Василий Степанов: Считается, что кинематограф запаздывает с комментарием текущих общественно-политических процессов. Что это медленное, слишком технологичное искусство. <…>Виталий Сапрыкин: Если разложить всё по Гегелю, можно было бы сказать, что в кино и вообще в культуре нам, оказывается, явлена «самореализация Абсолютного Духа». Причем явлена раньше, чем в истории. Наши приборы пока ещё не фиксируют будущие подземные толчки, а в культуре это всё уже есть. <…>Эта пространная цитата была необходима мне для того, что подсветить особую онтологическую и ценностную задачу кино — конструирование нового опыта. Если главной задачей кино была бы идея передачи знаний или внедрение мысли, то документальное кино было бы более распространенным, и на «Оскар» можно было бы номинировать подкаст, серьезно надеясь на успех. То же касается обратной стороны вопроса — если реальной задачей кино было бы захватывание предмета в тиски, демонстрация объекта желания, то особой популярностью пользовались бы real-life блоги или банальная порнография. Кажется, что взгляд в кино направлен за границы объективирующего опыта вообще. Кино — это взгляд вперед, между познанием и насилием. Людям не нравится смотреть на вещи, как они есть. Чуть больше им нравится представлять вещи такими, какими они сами хотят их видеть, — но чужой взгляд никогда не будет воспроизведением собственного фантазма смотрящего (всё шло хорошо — а потом эти клятые желтые шторы). Следовательно, кино смотрится как-то по-другому.Кино — это взгляд вперед. Эту фразу необходимо расшифровать, ведь режиссеры часто снимают об истории или основывают свои фильмы на реальных событиях. Однако то, что они показывают, никогда не было в реальности. Выходит, что кино — это всегда будущее, никем никогда не прожитое, кино — это погружение в отклонение собственного бытия или, как (радостно) сказал бы Линч, «кино — это сон». Схожую задачу выполняет художественная литература, которая должна развлекать, но что именно увлекательного мы находим во втором томе «Войне и мира» (или второй части одноименного фильма Бондарчука)? Нас увлекает то, что нам демонстрируют опыт, который мы никогда не смогли бы прожить. Это как общение с другим человеком — мы продлеваем себя через другого. Осознанно это делал Харольд Смит (сериал «Твин Пикс»), который никогда не выходил из дома. Кино позволяет прожить тысячу чужих жизней, что и является развлечением, замечательной пилюлей от бытия-к-смерти. Кино — это взгляд от себя к другому, текущему параллельно, экзистенциальная практика.
Оставить комментарий/отзыв