14 июляСегодня два года, как нет Гали. Посмотрела на календарь и удивилась: неужели и правда всего два. По ощущениям, миновала эпоха. Два года назад я проснулась от звонка Гули, а потом долго сидела на ступеньке дома на Кронверской, где мы снимали квартиру (потому что тогда мы ещё снимали) и, рыдая, курила шесть сигарет подряд (потому что тогда я ещё курила). Потом я вернулась в квартиру, открыла на айфоне аудиозаписи разговоров с Галей, послушала её голос и села писать книжку. Сейчас там страниц триста-четыреста, и не за горами кульминация, а в ту пору не было даже идеи книжки — просто одна вспыхнувшая в сознании мысль: надо писать. Спасение только в этом. (Самой мне постоянно кажется, что я пишу «Галочку» с начала времён и, наверное, не допишу никогда. Интересно, что началом времён в моём сознании стала Галина смерть — есть ощущение, что в тот день Галя разбежалась, перепрыгнула через границу телесной жизни и в то же мгновение нырнула в жизнь книжную, из живого человека став книжной героиней. Что очень на неё похоже. Надо помнить: «никогда» в литературе вообще очень относительно. Помню, что в ту пору в статусе «не допишу никогда» у меня был огромный семилетний «Двойник» — а четыре месяца спустя в нём вдруг появилась финальная точка)Ещё помню, что в день Галиной смерти в новостях и телеграм-каналах всё ещё обсуждали недавний мятеж Пригожина. Повсюду были мемасы про неудавшийся государственный переворот и про Барбигеймер. Жара стояла, как сейчас. Этой жары Галя и не вынесла. Помню, как я убивалась, что не купила ей кондиционер, как меня буквально зациклило на этой мысли — спасение не только в книжках, оно ещё и в кондиционере! Какая только чушь не полезет в голову на границе эпох. Помню, что с деньгами тогда была напряжёнка — мы только-только вернулись из Еревана, заплатили за билеты, аренду квартиры, комиссию, залог, нужно было продолжать ремонт ценой в несколько миллионов и срочно лететь в Омск, и где-то наскребать деньги на похороны, и, кажется, деньги эти я взяла со счёта, где копила на Котяна (хотя никакого Котяна ещё и в помине не было — во что сейчас уже невозможно поверить). Помню, как у меня болел желчный (потому что желчный ещё был), и как я брала отгул на работе (потому что ещё работала). Помню, как мы её хоронили и как в ночь после похорон я лежала рядом с Мишкой в спальне тёти-Наташиного дома. Лежала и представляла себе образ в романе, пытаясь свыкнуться с тотальным чувством отсутствия Гали — тем неописуемым ощущением, когда случается нечто, чего ты больше всего на свете боялась, а мир не рушится, не исчезает, просто становится другим. Помню, что вдруг померещилось, как меня кто-то обнял. Хотя Миша уже спал на другой стороне кровати и никак не мог меня обнять. Но я и сейчас ясно и чётко помню это объятие, невидимое, но телесное: будто некто незримый на секунду возникает рядом, обнимает тебя за плечи и обещает, что всё будет в порядке. Не знаю, чему всё это должно научить. Может, что жизнь скоротечна, переживания сиюминутны, горе проходит, а человек остаётся. Иногда как память, иногда как герой романа, иногда как шутка, как мимика на чужом лице. Что, может быть, и смерти нет, а есть только прыжок не пойми куда, но куда бы ни было — там неплохо. Что важнее всего сюжеты и объятия в темноте. И что даже большие книжки однажды дописываются. Чем и утешусь.
Оставить комментарий/отзыв