Рома Сит. Дневник

У меня в Брюгге была одна конкретная цель. Посмотреть на одну конкретную картину Яна Ван Эйка. Я очень люблю этого художника и каждый раз стараюсь повнимательнее рассмотреть его работы, все, до которых дотянутся мои глаза. Ладно, цель была не одна, это я так форсу напускаю, чтобы выгодно себя выставить, цели было две, вторая напрямую касалась пива, но – это всё, тут уже честное слово. Утром картина – вечером пиво. Полное всё. Чистокровное. С гербовой печатью. А похмелье было сильное – это да.Я опытный путешественник. Прошли те годы, когда, приезжая в город, я ходил столько, что в буквальном смысле стаптывал ноги в кровь. После одной из поездок в Рим, мне делали на ноге операцию. В юности я мог за день посетить три города, и во всех осмысленно что-то поделать, куда-то сходить, прочитать всю справочную информацию. Сейчас – слуга покорный, ноги они не казенные, а кто много читает, тот мало запоминает или вообще долбаёб, как Анатолий Вассерман. Читать надо качественно. В Брюсселе, например, я хотел посмотреть на сюрреалистов, увидеть несколько домов в стиле ар-нуво архитектора Виктора Орта и наебениться до зеленых чертей крепким бельгийским пивасом. Три дела – три дня. Мне тридцать три года и я больше никуда не спешу. Идеальный план. Не подкопаться.Одного я только в нем не учел, в своем идеальном планировании. Со мной по Бельгии путешествовал мой друг Петр Васильевич Осетровский, на свою беду я научил его читать книги и думать не только об устройстве автомобиля, но еще и о душе. Теперь ему ВНЕЗАПНО захотелось увидеть Мадонну руки Микеланджело, которая хранится при музее одного из соборов в Брюгге. Я не знаю какой черт меня за язык дернул ему об этой скульптуре вообще рассказать. Наказывала ведь мне мама еще тридцать лет назад, что лучше держать язык за зубами. За Микеланджело надо поезжать в Рим, а здесь мы чтобы смотреть фламандскую живопись. Но Петр Васильевич Осетровский не унимался. Хочу и всё тут. Подавайте мне Микеланджело. Хочу – говорит – видеть каррарский мрамор. Да ты про этот каррарский мрамор узнал пять минут назад – говорю – на хуй он тебе обосрался? Пиво кто будет пить? Мадонна? Может быть младенец Христос? Ну, ей богу, Василич, опохмелиться надо, трубы говорят, не до Микеланджело.Человек слаб. В этом я охотно сознаюсь. А человек, которому надо опохмелиться, слаб вдвойне. Да что там вдвойне, он слабее в тысячу раз. Осетровскому удалось купить меня тем, что если я пойду смотреть на Микеланджело, он не только платит за пиво, но еще обязуется найти самое холодное во всем Бенилюксе. Вот так этот почтенный господин проделал путь из гаража в Токсово в собор Нотр-Дам де Брюгге. Хитростью и подлогом. А Микеланджело что? Микеланджело ничего. Во-первых, его плохо видно, потому что он стоит далеко, и это я еще очки взял. Во-вторых, скульптура эта является посторонним шумом в думах о великих фламандских художниках, очень уж разные это Мадонны – у него и у Яна Ван Эйка, но об этом я уже умолчал, потому что подумал, что вдруг Осетровскому еще захочется на что-нибудь посмотреть, а я и так уже полдня пива не пимши.Но кто умеет ждать, того вознаграждает Господь и младенец Иисус. Пива я выпил в тот вечер очень много, чему несказанно рад. Брюгге славный красивый город, трудно даже поверить, что такое бывает на белом свете, среди всего этого уродства и тупизны, с другой стороны – чего на белом свете только не бывает. Бывает определенно всякое. Одно я могу сказать точно – права была мама – лучше почаще держать язык за зубами.

Я понимаю, что вы читаете и думаете – да пиздит, преувеличивает, писатель, ему лишь бы сказать. Но пусть Господь бог, как говорится, не даст мне счастливо встретить следующую Пасху, если я хоть слово спиздел. Склонность людей к тупизне воистину не имеет границ, это движение еще более интернациональное, чем сюрреализм, единственная лишь разница, что в нормальных условиях, в нормальных странах, такие люди обычно водят такси и стригут людей, а чаще всего вообще не работают, потому что им мешают евреи ашкеназы, а у нас такие люди управляют государством и пишут учебники.Сейчас уже в Барселоне, на улице лето, пишу на балконе. В следующий раз напишу, как мы в Брюгге ездили смотреть на Микеланджело. А может и не напишу. Хуй знает. Как попрет.

Решил перестать быть аскетом. Остопиздило. Как говорится, кто я такой, чтобы не пить? Протопоп Авакум? Возомнил о себе чего-то. Напридумывал. К чёрту. Ездил на празднование столетия сюрреализма в Брюссель. Там развязался. Посетил две выставки, одна про сюрреализм как интернациональное движение и мировой феномен, а вторая про ведущую роль Брюсселя в этом мировом движении духа.Я начал смотреть искусство именно с сюрреалистов, в шестнадцать лет читал Сальвадора Дали и смотрел на маленькие репродукции. До сих пор помню многое, особенно трактат про искусство пердежа. Только вот не помню, где я взял его сочинения и вообще про него узнал, я ведь пацан из подъезда, до двадцати лет я вместо слова "музей" говорил "музея". Может быть, мне мама рассказала про этого художника, но откуда она знала – тоже остается загадкой, она у меня не то чтобы искусствовед. Мама работает на почте, однако, иногда что-нибудь такое выкидывает, что я млею. Например, она не поддерживает войну, не голосует за Путина, не скучает по СССР и прививается от ковида. Завидуйте, пожалуйста, молча.На первой выставке напились просто ужасно. Начали с пива, потом в бистро выпили бутылку мюскаде под устрицы, затем зашли в лавку, я купил бутылку какого-то французского натурального, уже очень пьяный, взяли также нормандские яблоки, оливки и сыр. Дома все это выпили и съели с большим удовольствием. Пошли на выставку, взяли с собой бутылку оранжа, пили из бокалов, как дошли, я уже не помню, куда делись бокалы – тоже.Не знаю, как меня не арестовали. В музее я стал играть в детской комнате для юных сюрреалистов, катать машинки, дудеть в губную гармошку, написал нехорошее слово на доске. Чтобы вы понимали – на ребенка я нихуя не похож, я похож на Чубакку. После лежал на диване перед картиной Дали. Прямо форменно лежал, вытянув ноги и заложив под голову руки. Зачем я и сам не понял. Воспоминаний о картинах почти не осталось, помню Дали "Предчувствие гражданской войны", помню безмолвный пейзаж Де Кирико, инсталляцию Миро, странное существо Макса Эрнста. Больше ничего не помню, вот такой я, еб твою мать, ценитель искусства.Во втором музее уже ходил менее пьяный и побольше там всего запомнил. Насмотрелся Рене Магритта, а еще видел огромное полотно Джеймса Энсора "Вход Господень в Брюссель", очень поразительное, считаю, что мне повезло, потому что эта картина обычно никуда не выезжает из Лос-Анджелеса, и вообще Энсор охуенный и редкий художник.Помимо музеев ходили в магазины пива (а то!), в одном на продаже 800 сортов и все местное, но бельгийское пиво я не люблю, что хотите со мной то и делайте, я люблю обычное, светлое – лагерок, для меня пиво это такой напиток, который пьется легко, утоляет жажду, а от пшеничного пива меня вообще пучит, так что ну его нахуй, я за Стелла Артуа. В Брюсселе хорошо, там не только много пива, но и много великой архитектуры, в этот раз удалось посмотреть на ар-нуво, но пива выпито было все-таки больше, чем осмотрено памятников архитектуры – не буду строить из себя интеллектуала.Уже в аэропорту встретили свихнувшуюся пожилую женщину, в духе наших военных пенсионеров, которые под водочку за историю раскладывают и мировой порядок. Женщина собрала весь набор в этой серии – Путин не так уж не прав, потому что борется против мировой тайной закулисы, Ковид придумали в лабораториях США, чтобы сократить население и отобрать у европейцев ресурсы, миром управляют евреи ашкеназы, Билл Гейтс контролирует всю мировую индустрию здравоохранения, транснациональные корпорации отравляют воду, чтобы люди были тупыми и продолжали потреблять. Женщина побуждала нас к действию, мол делать что-то надо, иначе пиздец, всем кирдык, доконает блядский Билл Гейтс. Я пообещал ей, что переговорю с Путиным и если всё сложится удачно, наш президент не даст американцам захватить её ресурсы.

Ходил на концерт великого пианиста Григория Соколова в каталонский дворец музыки. В программе был Бах, Шопен, Шуман, очень сильная, прекрасная и проникновенная музыка. Соколов ее словно вытягивает из рояля, как-будто магическую какую-то субстанцию, это трудно описать, нужно видеть, в этом какая-то нежность, словно он с музыкой договорился где-то за границами подлунного мира, где-то в Эмпирее. Не знаю как сказать. Что-то пишу это и ком в горле, пальцы словно ветки засохшие, кажется, что сейчас надломятся и из них кровь потечет, хотел вовсе не садиться писать, но не могу. Я не могу не писать, когда я не пишу, мне в голове тесно, не знаю как другие люди дают выход своим мыслям. На концерте думал отвлечься, но отвлечься тоже не получается, на душе скребут кошки. Прежде чем начну излевать душу, расскажу пожалуй еще, что Соколов шесть раз выходил на бис. Я никогда такого не видел, такой реакции публики и такого отклика музыканта. Это было поразительно. Еще очень поразил зал, шедевр модернистской архитектуры, где освещение постоянно меняется и само пространство вступает в некое взаимодействие с музыкой. Это самое близкое к волшебству, что я могу себе вообразить.С годами больше и больше нахожу отраду в прослушивании классической музыки, иногда по целым часам смотрю концерты. Кино мне смотреть не нравится, оно мне все кажется глупым и претенциозным, а концерты смотреть очень нравится. У меня много любимых пианистов, а любимый композитор – Моцарт. А на душе скребут кошки, это я уже говорил. Вернее даже не скребут кошки, уточню, а как-то мерзко, тошно. Раньше у меня Россия – вот эта, которая совковая, где чуваки в гараже шашлык жарят и думают, что с США воюют, вызывала смех, а теперь вызывает тошноту, абсолютно такую сарторовскую тошноту, когда вдруг увидел всю эту мерзость перед собой, такой, как она есть и охуел. И вот я хожу, а меня тошнит. В теннис играю, а меня тошнит, и даже Моцарта слушаю, а тошнит. Да.Но появилась какая-то надежда, об этом собственно я и собирался написать. Недалеко от моего дома появился стихийный мемориал Алексею Навальному. Я никогда не видел столько цветов, всегда, каждый день, уже две недели, неизменно вижу горящие свечи и то как люди несут цветы. Очень много людей. Видно, что людям не наплевать. И в России вчера было очень много людей. Не смотря на весь развернутый против людей террор. Когда посадили черта этого усатого, который переодеваться любил в солдат минувших эпох, Стрелков, его фамилия, то было видно, что русским людям похуй, хоть там он весь и такой офицер, что ебать мой хуй. А вот на Навального людям не похуй. И есть какая-то надежда в самом этом факте. Я подумал, что знаю очень много людей, людей самых разных. И даже не то чтобы среди моих знакомых, а вообще из всех, кого я фолловил в интернете (дурацкое слово, но не знаю как сказать лучше), буквально несколько долбаебов во всю эту глупость позорную верят, про русский мир, скрепы, угрозу НАТО и тому подобный бред для класса коррекции. Несколько человек из тысячи, может быть больше, и при том человек таких ну совсем чертей, кто в 35 лет с мамой живет, не работает, не моется. Короче, есть какая-то надежда во всей этой тоске, есть. И абсолютное понимание того, что к этой суке плешивой на похороны никто не придет.

Барселона