Шарнирный Шурале

Ваган приходит как праздник. Говорит: «Забыл конфеты!» Или говорит: «будем пить вино. Рабочий день? А, ну я вам тогда торт принесу». Сегодня очень извинялся, что без яиц и кулича — шёл не из дома. «Я только цемент открою, кофе попью и пойду». Неловко даже вспоминать, что ремонт в саду должен был занять не больше двух дней.Недавно был вторник, наконец-то светило солнце. Собаки охраняли от птиц любимое ореховое дерево, Ваган красил бок дома и вдруг говорит: «Надо сделать шашлык». Нашёл мангал, сходил за продуктами, развёл огонь. А я же обычно из комнаты не выхожу и наушники не снимаю. Сижу себе где-то в глубине столетнего дома — не видно, не слышно. Думала, Ваган обо мне даже не знает, пока не услышала сквозь белый шум:— Она там совсем голодная, пойду хоть крылышко ей отнесу. — Так она же мясо не ест.— Так это не мясо, это крылышко.Принёс красную печёную луковицу, помидор и пучок зелени. Впервые попробовала тархун не в виде лимонада.*Что я поняла в этой своей новой жизни: один неверный шаг — и ты на банкете. За четыре недели меня пытались накормить все соседки и один сосед, две сотрудницы паспортного стола, все смотрительницы музеев. В субботу пришла в исторический, оказалась на фуршете. Там угощали пирожными и говорили по-английски. Шло время, я не могла сбежать и не могла отделаться от мысли, что меня с кем-то путают. Подошла к какому-то дяденьке, описала проблему на двух языках и спросила, куда мне отсюда деться, чтобы попасть в музей. «Ой, — сказал дяденька. — Вы по-русски можете, а мы думали вы на презентацию, из Европы. Чего стоишь тогда? Сядь поешь нормально».*В те выходные был град: шёл долго и был похож на крупную пенопластовую крошку. Под деревьями растаял сразу, но долго лежал на жёлтом кресле, где Ваган пьёт кофе. Хозяйка дома обещает увезти кресло вместе с коврами, лишним шкафом и умопомрачительным красным пылесосом «Ракета 7», но я не думаю, что это случится.В Ереване давно цвели абрикосы, а у нас было минус два. Старушка из соседнего дома сказала, это потому что мы близко к верхушкам гор. Мы высоко — небо низко. По пути в дальний супермаркет можно со всех сторон обойти большое облако. После Египта, где небо всегда пустое и ровное, это, конечно, большой подарок

Время от времени к нам приходит Ваган, что-то строит во дворе по просьбе хозяев дома. Пока чинил крыльцо, упал забор. Пока собирал забор, собаки съели кисточку для стен. Пошёл за новой кисточкой, вернулся через три дня. Спросишь у него, Ваган, а где у вас тут можно купить одеяло (корм для животных, красный лук, мешок цемента). А он: «Ты что! Ничего не покупай, у меня всё есть, я привезу!» И приезжает утром с конфетой «Мишка косолапый». *Или вот звонит участковый. Барев дзес, говорит. Дальше одно знакомое слово, два незнакомых и моё имя. Говорит, что сейчас приедет. Нужны люди, которые смогут подтвердить, что я здесь живу (стандартная процедура для временной регистрации). Сходите, говорит, к соседям. — Я? — Ну а кто.Пошла к соседям. Постучала в ворота, вернулась, настроилась. Пошла снова, нашла калитку, видела гусей. Постучала в окно. Звонит участковый. Забыл сказать, что соседей нужно двое, из разных домов. Звонит опять: «И паспорта пусть не забудут». 9.15 утра. Жизнь усложняется с каждой минутой. Вышла на улицу, стою. Пока собиралась с мыслями, первые соседи уже позвали вторых и паспорта проконтролировали. Звонит участковый. — Соседи у вас?— В каком, — говорю, — смысле?Сидим на кухне: я, участковый, четыре соседки. Две с паспортами, две для поддержки. Все ориентируются у нас дома лучше меня, обсуждают ремонт, участковый хвалит за фамилию и отчество, порицает за язык. Прикрываюсь дедом — последним, кто в семье знал армянский. «У меня, — говорю. — Есть языковое приложение. Знаю, как сказать: "Я люблю собак"». — Зачем приложение, — говорит. — В следующий раз мимо проезжать буду, соседей позовём, будем разговаривать.*Видела действующую парикмахерскую с вывеской 60-х годов, где дядюшки с белых халатах бреют посетителей опасными бритвами, а посетительницы сидят головой в штуках для сушки причёсок и листают журналы. Видела действующий киоск-мороженое с белыми кружевными шторками. Была в музее городского быта. Смотрительница спросила: «Вы из Ленинграда?» Пришла домой, а тут нашёлся ключ от гаража и в гараже — «дедова копейка». В Батуми время ощущалось расплывчатым, в Гюмри пошло трещинами

За день до отъезда из Батуми нам вдруг позвонила мама хозяина дома, в котором мы собирались жить, представилась и попросила привезти ей лаврушку. Н. не знал такого слова, но аккуратно поинтересовался, нет ли лаврушки в Армении. Грузинская лаврушка оказалась лучше по всем показателям, ароматнее, полезнее для здоровья, но только с рынка и только свежая.Утром я поехала на рынок. Вернее сначала обошла всех окрестных цветочниц и овощных лавочников, а потом на рынок. В обычной жизни готовилась бы к этой поездке неделю, но жизнь давно была необычной. Мужик, который продавал камни, тёрки, галоши и изоленту, сказал, что за лаврушкой надо идти в самую глубину. Дед, который продавал табак из мешка, сказал подняться на второй этаж. Тётушка с чурчхелой угощала чурчхелой. Все предлагали выпить вина и чая. Так я добралась до прилавка, целиком увешанного вениками удивительной красоты. Говорю: «Мне нужна веточка лаврушки» (так сказала мама хозяина дома — «веточка лаврушки»). Из сухоцветов выглянула женщина в пушистом платке, кинула на прилавок лавровый веник и говорит: «Один лари». «Один лари?» — «Один лари». Что я, думаю, зря ехала, что ли, и купила пять. В Гюмри мы переезжали с двумя чемоданами, двумя коробками, двумя собаками, двумя переносками, рабочим столом и огромным букетом лаврового листа для Лусине. *В эти дни часто вспоминаю Фабрику Алафузова в Казани. Её превратили в лофт, но денег на реконструкцию было мало и делали, что могли. Специально для лофта владельцы собирали по городу старую мебель, так что в одном пространстве там можно было встретить два трюмо, секретер, микроскоп, бюст Троцкого, четыре зеркала, сервиз и чью-то библиотеку 30-60х годов. Теперь мы живём в таком доме. На видео почти ничего этого не было, а сейчас — когда прежние жильцы уехали — все ковры вернулись на родину («репатриировались из шкафа», — говорит К.), мебельный гарнитур «Каштан» на месте, бухгалтерский шкаф снова с нами. В книгах 1952 года издания засушенные цветы, в вазе резной ключик от серванта. В серванте знакомый запах. Видимо, там тоже когда-то хранили духи, как хранила моя бабушка.*Старые жилые дома из туфа в нашем квартале все одинаковые — типовая застройка. Сначала пыталась возвращаться домой по навигатору и бродила среди чужих садов минут по сорок. «Поверните налево», — там выбивают ковры. «Поверните направо», — там играют в нарды. Забор, тупик, чей-то праздник — «Вы в промежуточной точке».Вчера решила не включать навигатор. Подумала, что просто пойду к горе. Из нашего окна видно горы — другие, совсем не такие, как в Батуми — и если идти, не сворачивая, так, чтобы белая гора смотрела на тебя, а ты на гору, то в конце концов попадёшь домой

Сегодня у меня выходной, второй из пяти дней переезда, а также день рождения. Я лежу на кровати с видом на ножки от стола, две коробки, два пустых чемодана и две клетки для собак. Квартира у нас тут была небольшая, кровать — её центр. А клетки, в которых собаки осенью улетали из Африки, мы притащили с балкона неделю назад и положили на единственный свободный островок пола, как напоминание, что пора собираться.В Египте переноски для собак считаются предметом роскоши. Найти их было почти невозможно. Теперь они одновременно хлам, ценность, символ и метафора. Они не лезут ни в одну дверь, не помещаются ни в одну машину, мнутся, бьются, ржавеют и бесят. Собаки их ненавидят. Все их ненавидят. Выкинуть их мы, разумеется, не можем. В понедельник я думала: «Зачем пять дней. Переедем за выходные». А сегодня поняла: первые трое суток нужны, чтобы лежать в ужасе посреди хаоса и смотреть на клетки. В честь дня рождения и переезда история про злыдней и любовь. Начну издалека: собака Африка не любит непредсказуемость, и в этом мы с ней солидарны. Когда летит пакет или лежит сугроб. Когда воздушный шар. Или коробку ветром выкидывает из мусорного бака, и она за тобой крадётся. Когда неожиданный человек. Когда шпиц. Когда мусоровоз опрокидывает контейнеры в кузов или строители машут нам с какой-нибудь крыши. Собака тут же начинает буксовать, орать и пятиться. — Злооой, — говорит какой-нибудь прохожий дяденька.— Она не злой, — говорю. — Она боится.— Надо быть добрым, — отвечает дяденька.Я беру собаку на руки, становится потише.Однажды выходим из квартиры, на нашем этаже делает уборку девушка, которая следит за порядком в доме. Собака начинает выкипать. Девушка ей: «Привет, злыдня!» «Сама ты злыдня», — думаю. Идём обратно, она ей опять: «Привет, злыдня!» Выхожу без собаки, она такая: «А где злыдня?» Или вот операцию собаке делали, и девушка ей говорит: «Бедная ты злыдня». Шло время, злыдня добрела и набиралась смелости. Недавно та девушка подошла к ней возле лифта, почесала ухо и говорит: «Не переживай, злыдня, я такая же как ты».Хочется, чтобы рядом были такие люди

Расскажу про мандариновые садыВ вечном поиске куда сходить, где нет людей, мы однажды пошли в противоположную сторону от моря и попали в частный сектор. Батуми, извините, город контрастов: 25-этажки стоят впритык к огородам, задумчивые коровы пасутся под апельсиновыми деревьями, мандарины растут себе и никого не интересуют.Дружку — он самый социально адаптированный и общительный из нас — надоедает ходить среди садов, он ложится поперёк дороги и лежит до тех пор, пока не повернём к набережной. Но чаще нам удаётся уболтать его на круг-другой по коровьей улице, мимо кладбища к лошадям, мимо злого пса к чёрной хромой подружке и дальше через ворчливого щенка домой. Мы ходим так уже месяца полтора, утром и вечером по два часа. Я точно помню, где дом в стиле скандинавских детских книжек, где голубой из американских ромкомов, где живописная кривая коряга растёт из земли в небо. У кого какие огоньки в окнах и какие люстры. Кто оставляет обувь во дворе, и кто сушит синий зонтик под навесом. Где махнуть рукой мужику в смешной шапочке, а где улыбнуться женщине, которая читает на балконе. Каждое утро мужик в смешной шапочке и его пёс прогуливают корову вдоль улиц. Когда мы впервые встретились, многие из нас были ошеломлены. Мужик — тем, что у нас собаки носят плащи. Собаки — присутствием коровы. Корова — громкостью тех, кто в плащах. «А что, — спросил тогда хозяин коровы. — Дорогие собаки, что ли?»Я сказала: «Бесценные». Хозяин коровы усомнился и уточнил породу. Потом говорит: «Вот настоящая собака: пастух, охотник, живёт в будке, всё ест, всё умеет — настоящая собака». Вообще там много всего настоящего: настоящих собак, коров, куриц, лошадей, настоящей хурмы на голых ветках, настоящих мандаринов в канавах, мох на деревьях этих мандариновых тоже настоящий. Его хорошо трогать. А я же из Восточной Сибири, знаете, в моём представлении хурма растёт замороженной прямо из ящиков, лесные орехи из шоколадок, мартовские тюльпаны — из букетов цветочницы тёти Оли. А тут такое. Не знаю, как вы тут живёте такие спокойные, когда у вас курицы по апельсинам носятся (хочется сказать хозяину коровы).Улицы часто заканчиваются тупиками, все тупики пронумерованы. По ним туда-сюда ездит пустой городской автобус. Кого и куда он возит. Ни разу не видела в садах остановок или людей, которые бы чего-то ждали. Ещё нам встречаются сельские магазины с фотообоями у кассы, рисунками чьих-то детей на стенах, тусклым жёлтым светом, а не белым, как в супермаркете. Вечерами в одной такой лавке седая женщина то ли играет с кем-то в дурака, то ли раскладывает пасьянс — не видно, есть ли кто-то напротив, видно только, как она раскидывает карты. Недавно зашла за хлебом в небольшой магазин, и продавщица мне говорит: «Представляешь, шоколадки по пять-семьдесят с ума рехнуться, надо брать пока акция по лари-девяносто-девять». И голос у неё такой, будто мы знакомы уже давно, разговор начали ещё вчера и остановились на шоколадках. «пять -семьдесят — это много», — говорю и беру одну зелёную, с фундуком из тех, что по акции. «Недавно заходили поляки, так набрали шоколадок целыми блоками, надо брать, когда выпадает такой шанс», — говорит. Я представила, как туристы из Польши приезжают на том самом автобусе к нам на огороды и идут прямиком за шоколадками. «А что поляки?» — говорю. «Так у них там шоколадки ещё дороже, — отвечает мне продавщица. — Можно совсем не покупать, конечно, а ведь хочется. Пять-семьдесят — это ведь почти два доллара. Надо брать по лари-девяносто-девять». Я взяла вторую, белую с кокосом. Дальше мы обсудили конфеты, фантики от конфет, вино, хлеб. Прошла суббота.А сегодня Дружок категорически отказался идти в сады — улёгся прямо у подъезда и некоторое время ехал на пузе в сторону моря. Встал, только когда удостоверился, что никто не свернёт на коровью улицу. Так впервые с самого Нового года никто не трогал мох, не перелаивался с настоящими собаками, не наблюдал куриц через забор, и мандарины в канавах остались без присмотра. Надеюсь, у них было хорошее утро