Выросла и кем стала

Раньше дейтинг поражал меня тем, как много там разных людей, с которыми иначе я бы вряд ли встретилась. Как будто впервые в жизни открыла интернет и – правда можно найти что угодно?Сейчас дейтинг поражает меня абсурдом идеи, что от вопросов «Как прошел твой день» можно перейти к «Забери ребенка из сада».

И про мальчиков текст допишу.Бывших мальчиков, правда, становится все больше, я уже не догоняю их текстами.

В позапрошлом году я написала черновик второй книги. И весь прошлый год никак не могла к ней прикоснуться. Даже открыть, не то что закончить.Зато умудрилась отправить текст в издательство, получить от них письмо с посылом «Интересно, но ничего не понятно, пришлите синопсис» и пропасть еще на полгода.Теперь смогла вернуться за рукопись. На январь задача простая: перечитать ее и оставить комментарии, пока текст не трогать.Вот читаю, и это действие пока не вызывает страданий, прокрастинации и торгов с собой до часу ночи. Открыла за ужином и стала читать. Смотрю на правки – звучут как жесткий вреднючий редактор, но я с собой всегда так. Попалась.

Дурацкий разговор произошел пару недель назад, и я все о нем думаю.Пошутила как-то в компании неуклюже про счастье, вроде – ну какое еще, мы же все, конечно, несчастливы. А мне в ответ: нет, я себя считаю счастливым человеком. Смеюсь снова и у других спрашиваю: вы что ли тоже? Жду, что, конечно, нет. Но они говорят – да, само собой, ну конечно.Тычусь все эти две недели в свои будни, может в них тоже есть счастье, а я не заметила. И будни мои – нарядные. Пишу этот пост из простроной виллы на Бали, смотрю на бассейн и небо, из планов только вечерний массаж. И нет в этом все равно никакого счастья.Терапевты разных видов, таблетки от тоски, таблетки от тревожности, алкоголь, спорт, расставания, знакомства, работа, безделье, медитации, поиски себя, одинокие путешествия – весь мир к себе приложила, и все равно никак не пойму, как блять быть счастливой. И от этого хожу теперь не просто «не счастливая», а почти что «несчастная».

Бабушку было страшно целовать на прощанье даже когда она была жива. Она давно перестала быть похожа на себя. К тому моменту она и правда перестала быть собой. Мы прощались каждый раз последние десять лет. Впервые – когда она попала в больницу. Я навещала ее, и когда собралась уходить, она закричала:– Подожди, я встану, а то запомнишь меня такой! Она встала, мы обнялись, я сказала, что мы, конечно, еще увидимся. Сначала она перестала ходить. Врачи говорили, нужно пробовать. Бабушка говорила, не получается. Все дни она проводила в кресле у телевизора в огромных наушниках. Она могла услышать телевизор только на полной громкости. В кресло ее сажали сиделка или мама. Упирались ногами в пол, брали бабушку под плечи и поднимали рывком с ее дивана. Затем сажали, давали наушники, приносили еду. Она уже почти ничего не видела. Выбирала печенья наощупь, и когда кто-то входил в комнату, угадывала:– Кто это? Света? Никита?Брат еще мог до нее докричаться. Ему хватало голоса и терпения. Он наклонялся к ней и четко выговаривал слова. Иногда она отвечала: «Ну хорошо» и улыбалась.Брат помог рассказать ей, что у меня вышла книга. Отдельными словами, в конце каждого словно восклицательный знак: У Марины! Вышла! Книга!Бабушка ответила «Ну хорошо», но, кажется, ничего не поняла.Потом телевизор стал для нее невидимым и беззвучным. Ее больше не сажали в кресло и не давали наушники. Бабушка нас еще узнавала, но время и люди в ее голове смешались. Она почти не слышала, но говорила с нами и с теми, кого не было в комнате или совсем не было. Ее разговоры звучали словно из сна.Последний раз она узнала меня два года назад. Мы в очередной раз прощались. – Марина, как у вас ним, все хорошо? Как ты, что говорят врачи? Как девочка? Поцелуй от меня девочку.Я ответила: «Хорошо», хотя никакой девочки у меня не было.