Токийский Дневник

31 декабря 2024 (火)ТокиоПроснулась ни рано ни поздно.За окном свежо и солнечно.О-мисока — последний день года, один из моих любимых, который следует провести в тишине и почтении к смене астрономического цикла, пусть и весьма условного.Конечно же, никаких итогов.Потому что я не люблю их подводить и потому что если и пытаться осмыслить этот год, то выходит, что он стал годом с приставкой «не-». Несмотря на то, что я осознаю силу и важность действий и явлений с отрицательным зарядом, признавать их бывает довольно трудно.Но это необходимо сделать.Ну что же.Я не стала продолжать отношений с человеком, который был для меня важен.Не вышла за него замуж.Не создала с ним семью.Не вышла замуж и за другого парня, чего впрочем и не планировала, хотя эта отчаянная, дерзкая мысль слепящей искрой пронеслась у меня в голове одним ноябрьским утром.Не записала свои восемь новых песен, не вернулась к дистанции десять километров в беге, не прочитала тридцать книг, не начала зарабатывать миллион в месяц.Но всё это не является главным.Я не смогла вылечить кота. Не спасла его, не справилась с ответственностью, которую на себя взяла, не дала ему столько тепла, любви и заботы, сколько ему было нужно.Так вышло, что вся моя жизнь в буквальном смысле разделилась на до и после встречи с ним.Так вышло, что он одним своим присутствием смог показать мне истинное положение вещей и обнажить суть людей, окружающих меня.И в этом уже нет никаких «не-», а есть только огромная, несравнимая ни с чем благодарность.Несколько дней назад, в самолёте, следующем по маршруту Шанхай — Токио, мне снова вспомнилось странное пятистишие, написанное незнакомым человеком.Есть женщины-пораженщиныИ есть женщины-преображенщиныКак мёртвая и живая водаЧасто это бывает в одном флаконеНапример, как водкаОн, конечно же, не знал, что написал его обо мне. Последние несколько месяцев я только и думала о своих поражениях, забыв обо всём остальном. В том числе о том, что, терпя поражение, мы каждый раз умираем, чтобы затем возродиться из всех этих слёз и пепла.........................................Мне пора повзрослеть. Странно говорить себе об этом в 43 года, но лучше, пожалуй, сейчас, чем когда-либо ещё.Можно сколько угодно рыдать по ночам, не справляясь с собственным бессилием, не вылезать из постели, не выходить на улицу, больше не красить волосы, не делать упражнений для вытяжения шеи и всякими иными способами отрицать реальность.Но как бы мне ни хотелось исчезнуть, я не могу себе этого позволить.Потому что нужно приготовить сыну завтрак.Убрать дом.Отправиться на прогулку с Собе, который любит таскать меня от дерева к дереву не меньше двух часов, и я тоже люблю это.Есть ещё очень много дел.Много книг, километров, миллионов и песен.Много любви, которую хочется отдавать.И есть ещё много котов и собак, которых мне предстоит вылечить.

18 декабря 2024 (ср)МоскваЗа окном начинает темнеть.Я сижу за столом в комнате с тёмно-синими стенами в квартире своих друзей, курю, ем яичницу со шпинатом и пью кофе. Завтрак в три часа дня — это то, как мы любим и желаем жить, и в чём хорошо понимаем друг друга. Рядом, у окна, на том месте, где раньше стояли тарелочки для еды и воды, теперь стоит урна с прахом нашего кота Финика. С начала его внезапной болезни я думаю о нём исключительно как о нашем коте, и он действительно стал им. За те дни, когда мы поняли, что он умирает, и до самого последнего момента пытались его спасти, он сделал нас троих ещё ближе и дружнее.Скоро я увезу его с собой, чтобы однажды, в солнечный и тихий день, отпустить навсегда — на далёком острове, на краю света, над океаном. А пока есть возможность ещё немного побыть вместе. Представить всё то, чему уже не суждено произойти, ощутить горечь всем своим сердцем, дать себе волю плакать столько, сколько хочется.Но куда же мне идти дальше? И на что я вообще гожусь?У меня нет ответов. Вслед за осознанием своих ошибок, своей несовершенности, невсевластности над обстоятельствами, вслед за признанием того, что в чём-то я поступила неверно, должно прийти прощение — прощение самой себя, но оно не приходит. Глубокая рана на сердце всё кровоточит, лишая меня последних сил. Я не хочу и не буду это останавливать.Мне снова пора отправляться в путь. Там, в очень далёком краю, меня ждёт моя семья и мой дом, к которым я неизменно стремлюсь возвратиться из самых разных точек повествования.Мне бы хотелось найти поводы затем однажды снова оказаться здесь: в этой квартире, в этом, давно уже нелюбимом, городе, в этих, полных воспоминаний и одновременно с этим уже давно пустых от них, центральных и спальных районах. И я их непременно найду. Но сейчас, если мне действительно хочется чего-то, то это просто исчезнуть. Исчезнуть отовсюду, как будто никогда меня в этом мире и не существовало.

12 декабря 2024 (чт)Санкт-ПетербургПросыпаюсь в 11 по будильнику и ещё целый час лежу в тёмной зашторенной комнате, в чужой квартире на Васильевском острове.Что я здесь делаю, я не знаю. Приехала работать на выставке, куратором которой ко всему прочему являюсь, — вот официальная версия. Приехала чувствовать одиночество —неофициальная.Иду на кухню, выпиваю стакан кипятка и стакан кофе. Набираю горячую ванну, ложусь в неё и думаю о том же, о чём думаю без перерыва уже целый месяц — о немалой ненависти и презрении к себе.Как жить, если ни во что не веришь?Самолёты, духи японской местности и современная косметология не в счёт — на этих трёх опорах довольно давно держится весь мой мир. Но я никогда не смогу, например, уверовать в какого-то абстрактного Бога, как и не смогу поверить в то, что он есть любовь. Почему он? Я думала, что это я есть любовь, что любовь живёт внутри меня, думала, что верю в поступки, которые сама совершаю из точки чувствования, осознавания и приверженности этой любви. А оказалось, что за всем этим не стоит ничего, кроме собственного эго. Удивительный сюрприз к моему 43-летию.Немного фактов.Тридцать первого августа прошлого года я влюбилась в мужчину, о котором ровным счётом ничего не знала. Кроме одного: похоже, ему очень нужна любовь. Всё, что происходило между нами последующие четыреста дней, кажется, было посвящено одной лишь мне, но не ему: я решила, что смогу дать ему эту любовь — конечно же, только я и никто другой. Я прилечу в Белград, в Сеул, на Марс, нашепчу, очарую, оставлю след в сердце. Стану единственной, самой лучшей, самой невероятной, самой желанной и нужной.Шестнадцатого сентября этого года я прилетела из Токио в дурно пахнущий, грязный приют на окраине Москвы, чтобы забрать оттуда кота, которого выкинули из дома и которому нужно было только одно — любовь и очень, очень много заботы. Несомненно, в моём сердце родилось огромное сострадание, двигавшее мной, заставившее вернуться меня с другого края земли через два дня раздумий, которых на самом деле не было вовсе. Что не отменяет того, что это мне нужен был этот кот, это я захотела им обладать, это я решила его вылечить, спасти, стать для него кем-то исключительным, важным, незаменимым.Возможно, мне не стоит выстраивать весь этот нарратив столь самоубийственным образом. Но я не могу ничего с этим сделать — каждый день он выстраивается таким образом в моём сознании сам. И от этого никуда не деться.Не помню, какого ноября этого года я встретилась с мужчиной, которым была очарована какое-то время до этого. Очарована в фоновом режиме — без попыток стать ближе или узнать о нём больше. В конце концов, мы все время от времени встречаем красивых людей с пронзительными глазами на светофорах, в самолётах, в очередях магазинов, и нас это никогда (или почти никогда) ни к чему не приводит. В момент нашей встречи какого-то ноября я понятия не имела, о чём он думает, а мной совершенно не двигала идея о собственной исключительности. Мне не хотелось ему понравиться, произвести впечатление; можно было сидеть напротив и быть нелепой, нескладной, крошить хлеб на рубашку, рассказывать не особо увлекательные истории из своей жизни, смеяться и плакать. Тогда, из точки большой уязвимости, обнажённости, — ведь это было пятого ноября, на следующий день после смерти Финика, вот когда это было, — я подумала: а может быть можно, чтобы так происходило всегда? Просто, наконец, быть собой и ничего уже не изображать, не устраивать этот, полный идиотизма, театр одного актёра, потому что тут и так вообще-то всем всё друг о друге понятно.И в тот же момент поняла, что привязалась к этому человеку. Ни к чему хорошему такие истории, как правило, никого и никогда ещё не приводили. Потому что эти истории также повествуют лишь о собственном эго.Но, во всяком случае, у меня есть силы себе в этом признаться.

17 ноября 2024 (日)ТокиоПроснулась в пять утра.С того момента, как я прилетела из Москвы, прошло больше недели, но моё тело в отличие от сознания по-прежнему не может сменить часового пояса. Впрочем, иногда бывает неплохо проснуться незадолго до рассвета. Особенно в такие дни, как этот — официально объявленный в регионе Канто последний тёплый день осени. И он, несмотря на мою усталость и глубокую грусть, совершенно восхитителен.Я пью кофе в кофейне «Blue Bottle» в самом лучшем районе города, где когда-то провела много классных дней. В небольшой квартире с бетонными стенами и тенистой террасой, где жаркими ночами можно было всю ночь напролёт сидеть в шезлонгах, а зимой прятаться внутри, плотно зашторив окна, и кутаться в пледы, мы с друзьями, которые приезжали в гости и останавливались там, говорили о многом и чувствовали разное.Это было место для лучших свиданий — с любовниками, с самой собой и с этим городом. Именно здесь, идя однажды по залитой зимним солнцем улице, я вдруг почувствовала себя его органической частью, молекулой огромного организма, перемещающейся по этим пульсирующим, никогда не затихающим артериям. И это было невероятное чувство.Допиваю кофе, иду пешком до станции Мэгуро, затем еду по линии Яманотэ до Сибуя, оттуда возвращаюсь на такси домой и думаю о том, что каждый из этих районов и улиц, как и каждый из прожитых в Токио дней, дарит мне столько радости, сколько, возможно, никогда не дарил ни один человек.В своей двери я обнаруживаю два конверта, подписанные знакомым, некрасивым и нервным почерком. Ну конечно. Было бы глупо ожидать, что Г., переехав, наконец, сюда, как очень долго планировал, оставит меня в покое.В одном из конвертов я нахожу напутствие на тему бережности к людям, которые меня любят, а во втором — обручальное кольцо. К кольцу прилагается инструкция: она гласит, что мне необходимо бросить его в океан. Я читаю весь этот, полный бездарного символизма, бред и смеюсь в голос. В первую очередь, от радости. Меня больше ничего не связывает с этим человеком, и он не то что не имеет более никакого влияния, но даже не может испортить своей абсурдной, нелепой, неэтичной выходкой ни этого дня, ни моего настроения.Кольцо я отправляю ему в тот же вечер службой Ямато с оплатой за счёт получателя.Захожу в любимый бар на соседней улице, выпиваю два бокала вина и ложусь спать около девяти вечера.

10 ноября 2024 (вс)МоскваДва часа дня.Я лежу на диване, обитом синим бархатом, в незнакомой квартире на Большой Грузинской улице.Пытаться восстановить ход событий, который привёл меня сюда, означает ещё раз пережить абсурдный и страшный сон, который не был сном, как бы ни пыталось меня в этом убедить моё сознание.И в центре этого сна — то, чего не должно было и никак не могло случиться.Финика больше нет.Последние несколько дней каждое моё утро начинается одинаково. Я просыпаюсь с мыслью о том, что мне всё это привиделось, померещилось. Что не было внезапного ухудшения его здоровья, отказа от еды, реанимации, ужасающего диагноза, моего нежелания в это верить, надежд, отчаяния, бессилия, злости, снова надежд.Что мои друзья, у которых остался жить Финик до нашей следующей встречи, не ездили ночью где-то по городу, добывая плазму, покупая кровь, не сидели с ним, обвешанным трубками и капельницами, рядом, что они не столкнулись со всем тем, что им пришлось пережить.Что всё это очень плохой сон.Что он сейчас придёт ко мне и будет топтать меня и ласково бодаться.Каждый день мне нужно было сделать так, чтобы на моём счету было около сорока тысяч рублей. Каждый день я смотрела билеты в Москву и не находила их.А когда, наконец, нашла, один-единственный, села в такси и направилась в аэропорт, мне пришло письмо о том, что авиакомпания отменила мою покупку.Когда, спустя сутки, я добралась до Москвы, Финика уже не было в живых. Я не успела быть с ним рядом в последние минуты его жизни — когда у него поочерёдно отключились лёгкие, остановилось сердце, перестал функционировать мозг, — и никогда не смогу простить себе этого. Себе, компании Qatar Airways, не посадившей меня в самолёт, докторам, которые не сказали мне о том, что спящая в организме инфекция может в любой момент активироваться, снова и снова себе.В такие моменты, которых мне доводилось пережить за свою жизнь несколько раз, опускаются руки и исчезают любые ориентиры. Остаётся лежать, глядя в потолок, и по кругу задавать себе бессмысленные, доводящие до полнейшего бессилия вопросы о том, зачем вообще всё устроено в этом мире именно так. Почему те, кто достойны жить, ощущать любовь, пройдя до этого через множество страданий, хладнокровно исключаются, вычёркиваются из цепочки бытия.В такие моменты хочется одного — исчезнуть.//В Москве холодно. Когда я прилетела, город стоял заснеженным, но теперь снег растаял и всё вокруг снова стало неприглядным, болезненным, голым. За многие годы жизни здесь, начиная с рождения, я запомнила это свойство поздней русской осени каждой клеткой своего тела: любой выход из дома на серые улицы обнажает восприятие до предела, а ветер трепет заслонку души и вымораживает сердце. И потому я никуда не выхожу, кроме как выкрасить волосы в пепельно-чёрный, и за вином в магазин.И если бы мне пришлось кому-то объяснить, откуда рядом со мной в эти дни взялся мужчина особенной красоты, в которой самым странным образом сочетаются отсылки к античности и проведённая в спальном районе Москвы юность, я не смогла бы составить внятного ответа. Я встречала его несколько раз в Токио, знала наверняка, что мы затем никогда не увидимся и думала: нам и не нужно. Но вот он сидит на этом самом диване из синего бархата и ведёт со мной разговор, полный иронии и дерзости, за которыми пытается скрыть то, с чем не особо привык иметь дел. Ему бы участвовать в показах Balenciagа с его телосложением, ростом и этим бескомпромиссно-нахальным выражением лица, думаю я. Оно, впрочем, бесследно исчезает после того, как я беру его за волосы и целую в губы.Уверена, что он, презирающий любые проявления мистицизма, рассмеялся бы, прочитав это, но его появление в моей жизни именно сейчас, с точностью до дня, было абсолютно ангелоохранительным.